33.
Дин обладает удивительным чутьём: в любом городе-городке-городишке он всегда находит то место, которое ему-отцу-Сэму нужно в данный момент – больницу, школу, ведовскую лавку, забегаловку с самыми вкусными гамбургерами.
Сейчас Дину нужна барахолка, и он находит блошиный рынок на набережной. Загоняет джип в пустое арочное здание с оседающей крышей, вылезает, хлопнув дверцей. Сэм бросается изнутри, прижимая ладони, лоб, нос, губы, стекло сразу мутнеет от его дыхания. Кажется, он что-то говорит, губы движутся, стирая испарину, и Дин снаружи успокаивающе прижимает пальцы к его рту.
К многообразным талантам старшего сына Джона Винчестера относится также способность не поранившись ходить босым по земле, усыпанной битым стеклом, камнями и металлическими ошмётками. Дин даже не смотрит под ноги, ступня сама находит безопасное пространство.
Утро раннее, прохладное. Каменные плиты успели остыть, и от воды тянет свежестью. На вытоптанной поляне между сквером и оградой складской зоны уже раскладывают и развешивают товар немногочисленные продавцы. На высокого светловолосого паренька, босого, в одежде не по размеру, никто не обращает внимания.
Дина шатает от слабости. Он смахивает со лба ледяной пот, ухватившись за стойку навеса, пережидает головокружение.
Пожилая китаянка, раскладывающая на низком прилавке бумажные веера и лакированные шкатулочки, смотрит на белого как мел парня и подходит к нему с пластиковой бутылкой.
Дин благодарит её взглядом и жадно, проливая на грудь, глотает холодную воду. Пока он пьёт, женщина наклеивает пластырь на его челюсть. Они не обменялись ни словом, но перед тем, как уйти, Дин кладёт на прилавок выловленную в кармане десятку и взамен берёт крохотного фарфорового панду. Китаянка улыбается ему в спину.
Длинные вешалки с одеждой находятся в двух шагах. Сначала Дин выбирает кроссовки из стоящей на картонках обуви и тут же их надевает, с трудом, так как при малейшем наклоне обморочно темнеет в глазах. Затем он покупает трусы, джинсы с прорехами на коленях, чёрную футболку, а под конец видит то, что ему сейчас нужнее всего – ношеный и оттого мягкий джемпер светло-персикового цвета. Оттенок девчачий, но Дин сжимает в кулаке пуховую нежность и понимает, что ему плевать на цвет, только бы согреться.
На обратном пути он останавливается возле продуктового ларька. При мысли о еде тошнота подступает к горлу, но, может, Сэм не откажется поесть, ведь около суток крошки во рту не было.
Дин берёт упаковку сырных крекеров, шоколадный батончик и две бутылки воды.
Тот груз, который вчера он донёс бы одним пальцем, становится почти непосильной ношей, пока он доходит, то есть дошатывается до джипа. Он никак не может понять, в чём дело. Он ослабел не от голода, это мелочь, не стоящая внимания. И кровопотеря не столь уж велика.
Дин не понимает, что с ним происходит до тех пор, пока мелкий, сняв блокировку, не распахивает дверцу ему навстречу. Тревога и беспокойство в Сэмовых глазах вдруг сменяются выражением чистейшего страха, когда брат протягивает ему панду. Почему-то именно игрушка становится тараном, взламывающим все ментальные защиты младшего Винчестера.
- Дин, ты… тебя… они тебя…
Сэм не может произнести вслух этот глагол. Ему кажется, обозначь он словом то, что сделали с братом, кошмар станет явью, реальностью, от которой уже некуда будет деться. Он смотрит на старшего с ужасом и ждёт приговора себе и ему.
- Они меня… - тихо, очень тихо говорит Дин; сорванные криком связки отказываются подчиняться. – Сэм… Ничего… Не убили же…
И понимает, что его убили.
Убили в тот момент, когда распластали на чёрном полу.
А когда он вышел из проклятого дома, началась загробная жизнь. Наверное, в ней будут и радости, и какой-то смысл, но она уже за чертой. Хуже всего то, что он не сможет стать прежним братом для Сэмми. И то, что Дин всё же прикончил тварей, уже ничего не исправит.
А пока он стоит перед мелким и протягивает ему смешного бамбукового медведя.
Сэм берёт игрушку и отбрасывает её в сторону.
Они молчат до самого мотеля. Молчат и в мотеле.
Сэм приносит покупки. Братья синхронно сворачивают пробки на бутылках и пьют из горлышек.
Потом Дин, на ходу срывая с себя покойницкие шмотки, идёт в душ. Один бог знает, до чего ему хотелось встать под струи нестерпимо горячей воды и изо всех сил тереть тело мочалкой, а ещё лучше – содрать с себя кожу и с ней прикосновения уродов.
Он не выходил бы из ванной до вечера. Или вообще не выходил, отгородился бы хлипкой дверью от всего грёбаного мира и тихонько умер, никого не беспокоя…
Дин вытирается застиранным мотельным полотенцем и видит на нём следы свежей крови.
Сэм сидит в углу дивана, поджав ноги и обнимая себя за плечи. На экране телевизора мельтешат львы, обезьяны и слоны; так и есть – Animal Planet, любимый канал. Хорошо, что мелкий вспомнил про него, хороший знак.
Дин быстро одевается. Джинсы впору, футболка чуть великовата.
− Сэм, я скоро.
Мелкий не поворачивает головы.
Дин подходит ближе, протягивает руку, чтобы дотронуться до плеча, и останавливается, он не может позволить себе сделать это. В загробной жизни он больше никогда не прикоснётся к брату, не взъерошит и без того лохматые волосы, не наградит ласковым тумаком и будет избегать спаррингов, пусть отец хоть изорётся. И это ещё один признак кончины – Джон Винчестер остался в мире за чертой, с этих пор его мнение и желание не будут непререкаемым законом для старшего сына.
Отдраенный жёсткой мочалкой до скрипа, Дин чувствует себя вываленным в дерьме, потому что память Сэмми ничем не очистишь. Потому что и завтра, и через месяц, и через десять лет перед глазами Сэма будет стоять одна и та же картина: голый брат на коленях, которого трахают в рот.
− Сэм, я быстро. Запри за мной дверь. Пожалуйста.
Бесплатная больница совсем рядом, через дорогу. Дин переходит её из последних сил, головокружение и боли усиливаются. В приёмную он вваливается в полубессознательном состоянии. Забитый людьми душный коридор всё быстрее валится вправо, Дин вынужден опереться на стену. Но через минуту ноги подкашиваются, и он сползает на затоптанный пол.
Подоспевшая чернокожая медсестра хлопает его по щекам: «Парень, что с тобой? Где болит?»
– Живот, – отвечает Дин чистую, хотя и неполную правду. – Меня сейчас вырвет…
Женщина еле успевает подсунуть ему квадратное ведро уборщика. На ядовито–жёлтом пластике кровь кажется ещё ярче.
– Трэвис, кресло! – перекрывая шум в коридоре, звонко кричит медсестра. И Дину: – Потерпи несколько минут, хирург сейчас тебя осмотрит. Страховка есть?
– Нет… – с трудом говорит Винчестер. – Есть деньги…
Санитар, чуть постарше Дина, подвозит кресло–каталку и вместе с женщиной усаживает в него парня. Тот кривится от боли, и медсестра, на бейджике которой написано «Клэр Л. Рамос», понимает гримасу по–своему. Она задирает на Дине футболку, словно ожидая увидеть ножевую рану, но обнаруживает только ссадину на боку.
– Дрался?
Дин не отрицает.
– Ладно. Доктор разберётся.
Трэвис катит его по коридору, привычно лавируя между пациентами. Стук в дверь с табличкой «Д–р Джей Д. Риггс», и Дин неловко, с трудом выбирается из кресла. Не хватало ещё предстать перед врачом в качестве развалины.
– Помочь? – спрашивает санитар.
– Спасибо, я сам.
Д–р Джей Д. Риггс оборачивается к пациенту от компьютера. Он ещё молод, нет и тридцати. Короткая стрижка, усталое лицо с правильными чертами, двухнедельная рыжая щетина.
Он отодвигает стул и оказывается возле парня как раз в тот момент, когда тот нуждается в опоре. Внимательный взгляд отмечает бледность кожи, запавшие в тенях глаза, губы в еле схватившейся корке.
– Что случилось?
– Кровотечение, – выговаривает Дин. – Прямая кишка.
– Я должен тебя осмотреть. Сможешь лечь в кресло? – Риггс отдёргивает пластиковую штору.
Сможет. Он всё сможет, даже забраться в гинекологическое кресло и вытерпеть процедуры. Он должен выжить и окрепнуть – ради Сэма. Он должен пройти через всё, чтобы стать ангелом–хранителем младшего брата. Ангелы не прикасаются к тем, кого оберегают, даже не показываются на глаза. Он вынесет, даже если Сэм больше никогда не посмотрит на него. Дин не будет смущать Сэма ни своим видом, ни гадкими воспоминаниями о происшедшем, не будет вмешиваться в его жизнь. Он станет тенью. Он будет просто держаться поблизости, присматривать за мелким, хранить его. И пока Дин будет дышать, с Сэмми не случится ничего плохого.
Дин срывается один раз, – когда снимает джинсы. Его начинает колотить так, что пальцы не могут расстегнуть пуговицу; вдохи превращаются в неудержимые всхлипы. Доктор Риггс молча подходит со шприцем и делает укол в предплечье. Потом берёт Дина за руку и осматривает вспухший синюшный рубец на запястье. Поднимает глаза на парня; они тоже зелёные, но не яркие, а мягкого болотного цвета, понимающие и сочувствующие.
– Сколько их было? – тихо спрашивает Риггс.
Лекарство, видимо, уже повлияло, потому что Дин в силах ответить:
– Трое.
Врач помогает ему забраться в кресло, принять нужную позу. Перед тем, как приступить к делу, Риггс смотрит в лицо парня и говорит как можно убедительнее:
– Это рана, понимаешь? Никакого позора или стыда. Относись к этому, как к обычному ранению.
«В задницу ранят только трусов, бегущих с поля боя», – хочет сказать Дин, но лекарство действует, расслабляет, ему трудно шевелить языком.
Манипуляции длятся долго, слишком долго. Боль прорывается через успокоительное и анестезию; Дин закрывает глаза сгибом локтя, стараясь сдерживать стоны.
Наконец врач помогает ему опустить ноги и закрывает бёдра сложенной пелёнкой: «Полежи…»
– Как тебя зовут?
– Дин, – вырывается у Винчестера прежде, чем он успевает сообразить, что не стоит называть настоящее имя, – Кэмпбелл.
– Тебе надо обратиться в полицию, Дин.
– Нет.
– Я понимаю, тебе невыносимо снова проходить через пережитое…
– Вы не можете. – Дин убирает руку с лица и смотрит Риггсу в глаза. – И не дай бог вам это понять.
– Ублюдки должны ответить за то, что сделали с тобой. Их нужно обезвредить, чтобы никто больше не пострадал.
После затянувшейся паузы Дин произносит:
– Они больше никого не тронут, гарантирую. Как мои дела, доктор?
– Крупные разрывы я зашил. Лечь в больницу ты не согласишься? – Винчестер мотает головой. – Для заживления требуется время и специальный уход. Ты сам будешь ухаживать за собой? Это нелегко.
– Я справлюсь.
– И ещё. Они были… без презервативов? – Дин кивает. – Я дам направление на тесты в хорошую лабораторию. В том числе и на ВИЧ. Деньги могу одолжить.
– Спасибо, у меня есть.
С помощью Риггса Дин слезает с кресла; пока врач заполняет бумаги, он одевается.
Доктор подаёт ему несколько листков.
– Здесь направление, рецепты и подробный план лечения. Сможешь прийти ко мне через неделю?.. Эй, Кэмпбелл, ты меня слышишь?
Дин временно оглох, потому что на экране маленького телевизора, висящего над дверью, показывают дымящееся пепелище на лесной поляне, пожарников в жёлтых куртках и копов. Бегущая строка субтитров рассказывает, что сгоревший ночью дом был приобретён на имя Джозефа П. Бертье, но считался необитаемым. Тем не менее, на пожарище были обнаружены останки трёх человек. Полиция ведёт расследование.
Риггс внимательно следит за сюжетом. Потом оборачивается к парню. У Дина сжаты в полоску губы, раздуты ноздри, и потемневшие глаза чуть прищурены, словно прицеленные.
– Это… они? – Винчестер молчит. – Значит, ты рассчитался с ними… Но как?! Ты же ещё мальчик! И в таком состоянии... Как?!
– Я был должен спасти брата, – сипло говорит Дин.
Обратно Дин идёт намного увереннее, поддержанный добротой и сочувствием хорошего человека. Джей Д. Риггс не отпустил его без полного осмотра; обнаружил кровоточащий сосуд в горле, дал флакон с полосканием и настоял, чтобы пациент пришёл через неделю на приём. Дин не знал, останется ли он в городе на этот срок, но пообещал.
Он даже чувствует себя в силах избавиться от джипа. Отгоняет чероки к железнодорожной станции в миле от мотеля и, тщательно стерев отпечатки пальцев, направляет машину в глубокий овраг, заросший огромными сорняками.
На обратном пути его подвозит на заднем сиденье мотоцикла бородатый пузатый байкер в кожаном жилете и бандане с неизменными черепами.
На прощание они с толстяком обмениваются прикосновением кулаками. Чёрная каджива срывается с места, а Дин какое–то время стоит перед обшарпанной дверью, тупо глядит на номер 16 с отколотой эмалью в уголке и не может заставить себя повернуть ключ…
На экране телевизора забавно переваливаются пингвины.
Сэм по–прежнему сидит в углу дивана, только теперь на нём надет пушистый джемпер девчачьего персикового цвета. И он по–прежнему не смотрит на старшего брата.
Дин ложится на кровать ничком и остаётся один на всём белом свете. Он никому не может рассказать, насколько ему плохо и страшно. Никто не знает, что у убитых может разрывать голову от миллиона безнадёжных ужасающих мыслей, а сердце – от чудовищной несправедливости судьбы.
Безысходная, безудержная тоска подкатывает к горлу с такой силой, что Дин на секунду жалеет о том, что остался в живых. Больно… Больно. Больно!
Он накрывает голову подушкой, вжимается лицом в постель, затыкает рот скомканной простынёй, чтобы заглушить рыдания, и надеется, что голос диктора, рассказывающего о пингвинах, достаточно громок…
Кто–то стаскивает кроссовки с его ног. А потом матрац прогибается под тяжестью тела.
Сэм осторожно, но настойчиво убирает подушку и ложится рядом – как несколько часов назад на полу чёрной комнаты. Он упорно тянет брата за плечо, пока Дин не поворачивается на бок и не оказывается с ним лицом к лицу.
Винчестеры смотрят друг другу в глаза и дышат выдохами друг друга.
– Никто не должен знать, – еле слышно говорит Дин.
– Ничего не было, – эхом отзывается Сэм.
– Прости меня…
– За что?
– За то, что позволил им сделать это со мной… с нами.
Сэм молчит в течение минуты, потом утыкается лбом брату в шею и выдыхает:
– Дурак…
Дин несмело прижимает его к себе. Волосы Сэма влажные и пахнут малиной. Он уже подросток, но до сих пор пользуется малышовыми карамельными шампунями и не терпит, когда это замечают.
Интересно, как люди воскресают? Это должно сопровождаться вспышкой энергии, невидимым взрывом, поваленными деревьями? Или для возвращения с того света достаточно тёплого дыхания самого родного человека?
Винчестеры очень долго лежат рядом. Старший обнимает младшего; тот сопит в грудь брата, вцепившись в футболку так, словно боится, что он вот–вот исчезнет.
Дину кажется, что Сэм задремал. Но мелкий вдруг отстраняется и умоляюще глядит в его лицо.
– Тебе не очень больно? Всё будет в порядке?
– Наверное… – отвечает Дин и торопится добавить, видя, как Сэмовы глаза подёргиваются влагой. – Да. Да. – И вытирает эти слёзы ладонью.
Братик шмыгает носом.
– А знаешь, мне жаль, что никому нельзя рассказать… – Дин подносит к его носу кулак, и Сэм улыбается. – Рассказать о том, как ты в одиночку завалил трёх здоровенных, безумных, злых тварей.
И, немного погодя, говорит то, что окончательно стирает черту между Дином Винчестером и миром живых:
– Ты их не просто убил. Ты их победил, понимаешь?
На сумеречном сиреневом небе появляются первые звёзды. Космос по–прежнему равнодушно взирает на людей, предоставляя им возможность самим выпутываться из безвыходных ситуаций, разбираться с Добром и Злом...
Нет, всё–таки не совсем равнодушно: ведь оказалась же в нужном месте в нужное время отвёртка. А кому, как не охотнику, знать, что случайностей не существует.
Дин смотрит в окно; ему очень неудобно лежать, правая рука и бок затекли, а изменить позу нельзя, потому что мелкий спит, забросив на брата руку и ногу, и сейчас это весьма чувствительно, у тощего Сэма удивительно тяжёлые кости.
Младший дышит ему в ключичную впадину, согревая, избавляя от ощущения липких ледяных прикосновений. Личное солнышко, центр вселенной Дина Винчестера…
Дин смотрит в окно.
За прошедшие полсуток он узнал много нового о себе: оказывается, его очень трудно сломать, – если это вообще возможно; оказывается, он способен сражаться до последней секунды, до последнего удара сердца, даже когда потеряна всякая надежда.
И самое главное: он будет всегда возвращаться к Сэму. Даже с того света.
Дин обладает удивительным чутьём: в любом городе-городке-городишке он всегда находит то место, которое ему-отцу-Сэму нужно в данный момент – больницу, школу, ведовскую лавку, забегаловку с самыми вкусными гамбургерами.
Сейчас Дину нужна барахолка, и он находит блошиный рынок на набережной. Загоняет джип в пустое арочное здание с оседающей крышей, вылезает, хлопнув дверцей. Сэм бросается изнутри, прижимая ладони, лоб, нос, губы, стекло сразу мутнеет от его дыхания. Кажется, он что-то говорит, губы движутся, стирая испарину, и Дин снаружи успокаивающе прижимает пальцы к его рту.
К многообразным талантам старшего сына Джона Винчестера относится также способность не поранившись ходить босым по земле, усыпанной битым стеклом, камнями и металлическими ошмётками. Дин даже не смотрит под ноги, ступня сама находит безопасное пространство.
Утро раннее, прохладное. Каменные плиты успели остыть, и от воды тянет свежестью. На вытоптанной поляне между сквером и оградой складской зоны уже раскладывают и развешивают товар немногочисленные продавцы. На высокого светловолосого паренька, босого, в одежде не по размеру, никто не обращает внимания.
Дина шатает от слабости. Он смахивает со лба ледяной пот, ухватившись за стойку навеса, пережидает головокружение.
Пожилая китаянка, раскладывающая на низком прилавке бумажные веера и лакированные шкатулочки, смотрит на белого как мел парня и подходит к нему с пластиковой бутылкой.
Дин благодарит её взглядом и жадно, проливая на грудь, глотает холодную воду. Пока он пьёт, женщина наклеивает пластырь на его челюсть. Они не обменялись ни словом, но перед тем, как уйти, Дин кладёт на прилавок выловленную в кармане десятку и взамен берёт крохотного фарфорового панду. Китаянка улыбается ему в спину.
Длинные вешалки с одеждой находятся в двух шагах. Сначала Дин выбирает кроссовки из стоящей на картонках обуви и тут же их надевает, с трудом, так как при малейшем наклоне обморочно темнеет в глазах. Затем он покупает трусы, джинсы с прорехами на коленях, чёрную футболку, а под конец видит то, что ему сейчас нужнее всего – ношеный и оттого мягкий джемпер светло-персикового цвета. Оттенок девчачий, но Дин сжимает в кулаке пуховую нежность и понимает, что ему плевать на цвет, только бы согреться.
На обратном пути он останавливается возле продуктового ларька. При мысли о еде тошнота подступает к горлу, но, может, Сэм не откажется поесть, ведь около суток крошки во рту не было.
Дин берёт упаковку сырных крекеров, шоколадный батончик и две бутылки воды.
Тот груз, который вчера он донёс бы одним пальцем, становится почти непосильной ношей, пока он доходит, то есть дошатывается до джипа. Он никак не может понять, в чём дело. Он ослабел не от голода, это мелочь, не стоящая внимания. И кровопотеря не столь уж велика.
Дин не понимает, что с ним происходит до тех пор, пока мелкий, сняв блокировку, не распахивает дверцу ему навстречу. Тревога и беспокойство в Сэмовых глазах вдруг сменяются выражением чистейшего страха, когда брат протягивает ему панду. Почему-то именно игрушка становится тараном, взламывающим все ментальные защиты младшего Винчестера.
- Дин, ты… тебя… они тебя…
Сэм не может произнести вслух этот глагол. Ему кажется, обозначь он словом то, что сделали с братом, кошмар станет явью, реальностью, от которой уже некуда будет деться. Он смотрит на старшего с ужасом и ждёт приговора себе и ему.
- Они меня… - тихо, очень тихо говорит Дин; сорванные криком связки отказываются подчиняться. – Сэм… Ничего… Не убили же…
И понимает, что его убили.
Убили в тот момент, когда распластали на чёрном полу.
А когда он вышел из проклятого дома, началась загробная жизнь. Наверное, в ней будут и радости, и какой-то смысл, но она уже за чертой. Хуже всего то, что он не сможет стать прежним братом для Сэмми. И то, что Дин всё же прикончил тварей, уже ничего не исправит.
А пока он стоит перед мелким и протягивает ему смешного бамбукового медведя.
Сэм берёт игрушку и отбрасывает её в сторону.
Они молчат до самого мотеля. Молчат и в мотеле.
Сэм приносит покупки. Братья синхронно сворачивают пробки на бутылках и пьют из горлышек.
Потом Дин, на ходу срывая с себя покойницкие шмотки, идёт в душ. Один бог знает, до чего ему хотелось встать под струи нестерпимо горячей воды и изо всех сил тереть тело мочалкой, а ещё лучше – содрать с себя кожу и с ней прикосновения уродов.
Он не выходил бы из ванной до вечера. Или вообще не выходил, отгородился бы хлипкой дверью от всего грёбаного мира и тихонько умер, никого не беспокоя…
Дин вытирается застиранным мотельным полотенцем и видит на нём следы свежей крови.
Сэм сидит в углу дивана, поджав ноги и обнимая себя за плечи. На экране телевизора мельтешат львы, обезьяны и слоны; так и есть – Animal Planet, любимый канал. Хорошо, что мелкий вспомнил про него, хороший знак.
Дин быстро одевается. Джинсы впору, футболка чуть великовата.
− Сэм, я скоро.
Мелкий не поворачивает головы.
Дин подходит ближе, протягивает руку, чтобы дотронуться до плеча, и останавливается, он не может позволить себе сделать это. В загробной жизни он больше никогда не прикоснётся к брату, не взъерошит и без того лохматые волосы, не наградит ласковым тумаком и будет избегать спаррингов, пусть отец хоть изорётся. И это ещё один признак кончины – Джон Винчестер остался в мире за чертой, с этих пор его мнение и желание не будут непререкаемым законом для старшего сына.
Отдраенный жёсткой мочалкой до скрипа, Дин чувствует себя вываленным в дерьме, потому что память Сэмми ничем не очистишь. Потому что и завтра, и через месяц, и через десять лет перед глазами Сэма будет стоять одна и та же картина: голый брат на коленях, которого трахают в рот.
− Сэм, я быстро. Запри за мной дверь. Пожалуйста.
Бесплатная больница совсем рядом, через дорогу. Дин переходит её из последних сил, головокружение и боли усиливаются. В приёмную он вваливается в полубессознательном состоянии. Забитый людьми душный коридор всё быстрее валится вправо, Дин вынужден опереться на стену. Но через минуту ноги подкашиваются, и он сползает на затоптанный пол.
Подоспевшая чернокожая медсестра хлопает его по щекам: «Парень, что с тобой? Где болит?»
– Живот, – отвечает Дин чистую, хотя и неполную правду. – Меня сейчас вырвет…
Женщина еле успевает подсунуть ему квадратное ведро уборщика. На ядовито–жёлтом пластике кровь кажется ещё ярче.
– Трэвис, кресло! – перекрывая шум в коридоре, звонко кричит медсестра. И Дину: – Потерпи несколько минут, хирург сейчас тебя осмотрит. Страховка есть?
– Нет… – с трудом говорит Винчестер. – Есть деньги…
Санитар, чуть постарше Дина, подвозит кресло–каталку и вместе с женщиной усаживает в него парня. Тот кривится от боли, и медсестра, на бейджике которой написано «Клэр Л. Рамос», понимает гримасу по–своему. Она задирает на Дине футболку, словно ожидая увидеть ножевую рану, но обнаруживает только ссадину на боку.
– Дрался?
Дин не отрицает.
– Ладно. Доктор разберётся.
Трэвис катит его по коридору, привычно лавируя между пациентами. Стук в дверь с табличкой «Д–р Джей Д. Риггс», и Дин неловко, с трудом выбирается из кресла. Не хватало ещё предстать перед врачом в качестве развалины.
– Помочь? – спрашивает санитар.
– Спасибо, я сам.
Д–р Джей Д. Риггс оборачивается к пациенту от компьютера. Он ещё молод, нет и тридцати. Короткая стрижка, усталое лицо с правильными чертами, двухнедельная рыжая щетина.
Он отодвигает стул и оказывается возле парня как раз в тот момент, когда тот нуждается в опоре. Внимательный взгляд отмечает бледность кожи, запавшие в тенях глаза, губы в еле схватившейся корке.
– Что случилось?
– Кровотечение, – выговаривает Дин. – Прямая кишка.
– Я должен тебя осмотреть. Сможешь лечь в кресло? – Риггс отдёргивает пластиковую штору.
Сможет. Он всё сможет, даже забраться в гинекологическое кресло и вытерпеть процедуры. Он должен выжить и окрепнуть – ради Сэма. Он должен пройти через всё, чтобы стать ангелом–хранителем младшего брата. Ангелы не прикасаются к тем, кого оберегают, даже не показываются на глаза. Он вынесет, даже если Сэм больше никогда не посмотрит на него. Дин не будет смущать Сэма ни своим видом, ни гадкими воспоминаниями о происшедшем, не будет вмешиваться в его жизнь. Он станет тенью. Он будет просто держаться поблизости, присматривать за мелким, хранить его. И пока Дин будет дышать, с Сэмми не случится ничего плохого.
Дин срывается один раз, – когда снимает джинсы. Его начинает колотить так, что пальцы не могут расстегнуть пуговицу; вдохи превращаются в неудержимые всхлипы. Доктор Риггс молча подходит со шприцем и делает укол в предплечье. Потом берёт Дина за руку и осматривает вспухший синюшный рубец на запястье. Поднимает глаза на парня; они тоже зелёные, но не яркие, а мягкого болотного цвета, понимающие и сочувствующие.
– Сколько их было? – тихо спрашивает Риггс.
Лекарство, видимо, уже повлияло, потому что Дин в силах ответить:
– Трое.
Врач помогает ему забраться в кресло, принять нужную позу. Перед тем, как приступить к делу, Риггс смотрит в лицо парня и говорит как можно убедительнее:
– Это рана, понимаешь? Никакого позора или стыда. Относись к этому, как к обычному ранению.
«В задницу ранят только трусов, бегущих с поля боя», – хочет сказать Дин, но лекарство действует, расслабляет, ему трудно шевелить языком.
Манипуляции длятся долго, слишком долго. Боль прорывается через успокоительное и анестезию; Дин закрывает глаза сгибом локтя, стараясь сдерживать стоны.
Наконец врач помогает ему опустить ноги и закрывает бёдра сложенной пелёнкой: «Полежи…»
– Как тебя зовут?
– Дин, – вырывается у Винчестера прежде, чем он успевает сообразить, что не стоит называть настоящее имя, – Кэмпбелл.
– Тебе надо обратиться в полицию, Дин.
– Нет.
– Я понимаю, тебе невыносимо снова проходить через пережитое…
– Вы не можете. – Дин убирает руку с лица и смотрит Риггсу в глаза. – И не дай бог вам это понять.
– Ублюдки должны ответить за то, что сделали с тобой. Их нужно обезвредить, чтобы никто больше не пострадал.
После затянувшейся паузы Дин произносит:
– Они больше никого не тронут, гарантирую. Как мои дела, доктор?
– Крупные разрывы я зашил. Лечь в больницу ты не согласишься? – Винчестер мотает головой. – Для заживления требуется время и специальный уход. Ты сам будешь ухаживать за собой? Это нелегко.
– Я справлюсь.
– И ещё. Они были… без презервативов? – Дин кивает. – Я дам направление на тесты в хорошую лабораторию. В том числе и на ВИЧ. Деньги могу одолжить.
– Спасибо, у меня есть.
С помощью Риггса Дин слезает с кресла; пока врач заполняет бумаги, он одевается.
Доктор подаёт ему несколько листков.
– Здесь направление, рецепты и подробный план лечения. Сможешь прийти ко мне через неделю?.. Эй, Кэмпбелл, ты меня слышишь?
Дин временно оглох, потому что на экране маленького телевизора, висящего над дверью, показывают дымящееся пепелище на лесной поляне, пожарников в жёлтых куртках и копов. Бегущая строка субтитров рассказывает, что сгоревший ночью дом был приобретён на имя Джозефа П. Бертье, но считался необитаемым. Тем не менее, на пожарище были обнаружены останки трёх человек. Полиция ведёт расследование.
Риггс внимательно следит за сюжетом. Потом оборачивается к парню. У Дина сжаты в полоску губы, раздуты ноздри, и потемневшие глаза чуть прищурены, словно прицеленные.
– Это… они? – Винчестер молчит. – Значит, ты рассчитался с ними… Но как?! Ты же ещё мальчик! И в таком состоянии... Как?!
– Я был должен спасти брата, – сипло говорит Дин.
Обратно Дин идёт намного увереннее, поддержанный добротой и сочувствием хорошего человека. Джей Д. Риггс не отпустил его без полного осмотра; обнаружил кровоточащий сосуд в горле, дал флакон с полосканием и настоял, чтобы пациент пришёл через неделю на приём. Дин не знал, останется ли он в городе на этот срок, но пообещал.
Он даже чувствует себя в силах избавиться от джипа. Отгоняет чероки к железнодорожной станции в миле от мотеля и, тщательно стерев отпечатки пальцев, направляет машину в глубокий овраг, заросший огромными сорняками.
На обратном пути его подвозит на заднем сиденье мотоцикла бородатый пузатый байкер в кожаном жилете и бандане с неизменными черепами.
На прощание они с толстяком обмениваются прикосновением кулаками. Чёрная каджива срывается с места, а Дин какое–то время стоит перед обшарпанной дверью, тупо глядит на номер 16 с отколотой эмалью в уголке и не может заставить себя повернуть ключ…
На экране телевизора забавно переваливаются пингвины.
Сэм по–прежнему сидит в углу дивана, только теперь на нём надет пушистый джемпер девчачьего персикового цвета. И он по–прежнему не смотрит на старшего брата.
Дин ложится на кровать ничком и остаётся один на всём белом свете. Он никому не может рассказать, насколько ему плохо и страшно. Никто не знает, что у убитых может разрывать голову от миллиона безнадёжных ужасающих мыслей, а сердце – от чудовищной несправедливости судьбы.
Безысходная, безудержная тоска подкатывает к горлу с такой силой, что Дин на секунду жалеет о том, что остался в живых. Больно… Больно. Больно!
Он накрывает голову подушкой, вжимается лицом в постель, затыкает рот скомканной простынёй, чтобы заглушить рыдания, и надеется, что голос диктора, рассказывающего о пингвинах, достаточно громок…
Кто–то стаскивает кроссовки с его ног. А потом матрац прогибается под тяжестью тела.
Сэм осторожно, но настойчиво убирает подушку и ложится рядом – как несколько часов назад на полу чёрной комнаты. Он упорно тянет брата за плечо, пока Дин не поворачивается на бок и не оказывается с ним лицом к лицу.
Винчестеры смотрят друг другу в глаза и дышат выдохами друг друга.
– Никто не должен знать, – еле слышно говорит Дин.
– Ничего не было, – эхом отзывается Сэм.
– Прости меня…
– За что?
– За то, что позволил им сделать это со мной… с нами.
Сэм молчит в течение минуты, потом утыкается лбом брату в шею и выдыхает:
– Дурак…
Дин несмело прижимает его к себе. Волосы Сэма влажные и пахнут малиной. Он уже подросток, но до сих пор пользуется малышовыми карамельными шампунями и не терпит, когда это замечают.
Интересно, как люди воскресают? Это должно сопровождаться вспышкой энергии, невидимым взрывом, поваленными деревьями? Или для возвращения с того света достаточно тёплого дыхания самого родного человека?
Винчестеры очень долго лежат рядом. Старший обнимает младшего; тот сопит в грудь брата, вцепившись в футболку так, словно боится, что он вот–вот исчезнет.
Дину кажется, что Сэм задремал. Но мелкий вдруг отстраняется и умоляюще глядит в его лицо.
– Тебе не очень больно? Всё будет в порядке?
– Наверное… – отвечает Дин и торопится добавить, видя, как Сэмовы глаза подёргиваются влагой. – Да. Да. – И вытирает эти слёзы ладонью.
Братик шмыгает носом.
– А знаешь, мне жаль, что никому нельзя рассказать… – Дин подносит к его носу кулак, и Сэм улыбается. – Рассказать о том, как ты в одиночку завалил трёх здоровенных, безумных, злых тварей.
И, немного погодя, говорит то, что окончательно стирает черту между Дином Винчестером и миром живых:
– Ты их не просто убил. Ты их победил, понимаешь?
На сумеречном сиреневом небе появляются первые звёзды. Космос по–прежнему равнодушно взирает на людей, предоставляя им возможность самим выпутываться из безвыходных ситуаций, разбираться с Добром и Злом...
Нет, всё–таки не совсем равнодушно: ведь оказалась же в нужном месте в нужное время отвёртка. А кому, как не охотнику, знать, что случайностей не существует.
Дин смотрит в окно; ему очень неудобно лежать, правая рука и бок затекли, а изменить позу нельзя, потому что мелкий спит, забросив на брата руку и ногу, и сейчас это весьма чувствительно, у тощего Сэма удивительно тяжёлые кости.
Младший дышит ему в ключичную впадину, согревая, избавляя от ощущения липких ледяных прикосновений. Личное солнышко, центр вселенной Дина Винчестера…
Дин смотрит в окно.
За прошедшие полсуток он узнал много нового о себе: оказывается, его очень трудно сломать, – если это вообще возможно; оказывается, он способен сражаться до последней секунды, до последнего удара сердца, даже когда потеряна всякая надежда.
И самое главное: он будет всегда возвращаться к Сэму. Даже с того света.
-
-
19.07.2015 в 18:13-
-
21.07.2015 в 13:04А Дина очень люблю, хоть и мучаю частенько...
-
-
29.02.2024 в 03:24Посетите также мою страничку
academy.theunemployedceo.org/forums/users/flori... уведомление фнс об открытии счета в иностранном банке физическим лицом
33490-+